Свой среди чужих  - Виктор Тюрин

В отличие от Быкова у меня был свой план, и его первая часть, похоже, начала реализовываться. Я возвращаюсь в Москву, где постараюсь показать себя как можно лучше по службе, а это значит, буду делать то, что прикажут. То, что меня собирались использовать в качестве волкодава, не вызывало ни малейших сомнений. Вопрос заключался только в том, в кого мне придется стрелять.

В тылу армий и дивизий был свой мир, устроенный и уютный, в отличие от передовой. Здесь тебя кормили, одевали, а за это требовали только работу по специальности. Ты не мерз в передовом окопе, не ползал в маскхалате по снегу под немецкими пулями, не совал голову в землю при разрывах снарядов и авиабомб. Здесь тебя никто не пытался убить. Жизнь была тихая и размеренная. Все это я узнал из рассуждений Степы Васильева, который, несмотря на молодость, оказался рассудительным и спокойным человеком. Вот только при отбытии на фронт, прощаясь со своей девушкой, он пообещал ей вернуться героем, с орденами и медалями на груди, а для этого ему надо совершать подвиги, но вместо этого на него повесили составление всех служебных документов. Дело в том, что, к своему несчастью, парень имел великолепный почерк и по неосторожности проявил умение грамотно и правильно составлять документы. Он по-хорошему завидовал мне, так как считал меня настоящим героем, и был откровенно рад, когда для меня все закончилось хорошо. Вот и сейчас, когда мое заключение в бараке закончилось, он сам по своей инициативе решил мне показать, где что есть.

– Вон смотри, Костя! В этом бараке у нас сидят пропагандисты. Они вместе с немцами-антифашистами выезжают к передовой и агитируют немецких солдат. Вон тот барак наш. Там сидит начальство, следователи и шифровальщики. Левее – то место, куда мы сейчас с тобой идем. Лазарет. Там дальше редакция, которая тискает как листовки для немцев, так и сочиняет передовицы в дивизионную газету для наших бойцов. Еще дальше, отсюда не видно, – узел связи, а за ним ремонтные мастерские.

Я шел, слушал его, а сам думал о том, что тыловики считаются, как и мы, на фронте, имеют военные звания, форму, а кое-кто медали и ордена, а в то же время живут здесь почти гражданской жизнью. Едят, пьют, заводят романы, устраивают пьянки по различным поводам. Нет, я понимал, что тыл необходим для армии, но при этом чувствовал легкую обиду, хотя при этом понимал, что сам бы не смог так сидеть. Без кипящего в крови адреналина и перехватывающего дыхание риска мне война не война.

Сегодня был первый день, как оказался на свободе после домашнего ареста, так я называл свое трехдневное заключение в бараке. Только сегодня утром транспортным самолетом Васильченко улетел в Москву. Все это время он сидел здесь вместе с полковником фон Клюге, ожидая, пока врачи не дадут добро на перевозку. Мне он ничего об этом говорить не стал (о его отлете стало известно от Васильева), а только сказал, чтобы я ждал вызова. Это было понятно. Из Москвы сначала должен прийти официальный запрос, и только после этого последует перевод. Теперь мне нужно было вернуться в свою часть и отбыть там какое-то время. Неделю или две. Так как попутка отправлялась только на следующий день утром, то мне дали день, чтобы привести себя в порядок. Первым делом я собирался отправиться в баню, но вовремя вспомнил про повязку, которую мне наложили в партизанском лагере.

– Где тут госпиталь? – спросил я Васильева. – Мне надо снять повязку.

– Я тебя провожу! – живо откликнулся на мой вопрос Степа и кинулся к вешалке за шинелью.

– Тебе что, делать больше нечего? – лукаво спросил я его, хотя прекрасно знал, почему его туда тянет. Мне уже довелось от него слышать, что в дивизию прибыла красивая врачиха, и теперь туда совершает ежедневное паломничество чуть ли не треть всех офицеров дивизии.

– Прогуляюсь хоть немного, а то засиделся за бумагами, – при этом молодой парень даже немного покраснел. Я постарался скрыть усмешку. Мне нравился этот прямой и открытый парень. Одевшись, мы отправились с ним в госпиталь. Пока шли, мне показалось, что людей кругом как-то уж слишком много. Когда я спросил об этом лейтенанта, тот ответил, что сегодня в дивизию прибывает пополнение, вот и прибыли офицеры со всех подразделений. Еще через несколько минут мы подошли к большому бревенчатому бараку, над крышей которого из двух торчащих труб белесыми клубами тек густой дым. У входа несколькими группками толпились, поеживаясь в наброшенных на плечи шинелях, раненые. Они, торопливо затягиваясь, курили, потом бросали окурки в снег и бежали обратно, в тепло.

– Вот мы и пришли…

Голос Степы неожиданно перебил раздавшийся за моей спиной громкий и веселый крик:

– Костя!! Звягинцев!!

Стоило мне обернуться на крик, как я сам восторженно заорал:

– Сашка!! Воровский!!

Мы подбежали друг к другу, несколько секунд пристально вглядывались друг в друга, затем крепко обнялись.

– Ты как здесь?! Ты откуда?! – почти одновременно спросили мы друг друга и тут же рассмеялись.

– Ого! Так ты у нас, Сашка, уже старший лейтенант! – первым начал говорить я. – И наградами, наверно, полгруди завешено! Ну, рассказывай, парень, как ты дошел до такой жизни!

– Нет! Это ты рассказывай! Уже лейтенант! Ты где? Неужели в нашей дивизии?!

Нам козыряли проходившие мимо солдаты, улыбались или бросали удивленные взгляды офицеры – мы никого не замечали, пытаясь рассказать друг другу в нескольких словах то, на что ушло два года нашей жизни. Первым это понял я и предложил перенести нашу встречу в более уютное, а главное, теплое место.

– Костя, ты прав! Мне прямо сейчас надо быть у заместителя командира дивизии по тылу, – тут он задумался на какое-то время. – Вот что! Приходи… Погоди, ты знаешь, где узел связи?!

– Приблизительно знаю.

– Я ему покажу, – влез в наш разговор Степа.

– Извини, Саша. Это Степан Васильев. Скажем так, сослуживец. А это Александр Воровский, мой большой друг. Мы с ним вместе учились в институте.

– Рад знакомству, – Воровский и Васильев пожали друг другу руки.

– Слушай, давай подходи к четырем часам. Там командиром лейтенант – связист Цадель Семен. Если буду опаздывать, извини, друг, дел много, он тебя примет. Он мой хороший приятель. Всё! Побегу!

– Знаешь, Костя, – Васильев задумчиво посмотрел вслед моему другу, – я тоже хочу поступить в институт. Вот только пойду учиться на геолога. Это самая настоящая мужская профессия! Представляешь, тайга, горы, степи! Быть там, где еще не ступала нога человека…

– Это ты уже загнул, парень!

– Я имел в виду необжитые места!

Разговаривая, мы подошли к входу и, открыв дверь, пошли по коридору. Судя по всему, здесь когда-то была школа. По коридору сновали сестры и врачи в белых халатах, медленно брели раненые бойцы. Дальше я пошел один. Васильев остался в коридоре у входа, недалеко от ординаторской.

– Извините, а где здесь перевязочная? – спросил я младшего лейтенанта медицинской службы, крепко сложенную женщину лет сорока пяти с приятным лицом, на котором выделялись добрые синие глаза. Взгляд мягкий, добрый и отзывчивый. Увидев его, так и хочется, прослезившись, упасть ей на грудь и поведать о своих детских шалостях. По крайней мере, мне так сейчас подумалось.